Казачья музыка

Турнэ 32-33г. мало чем отличалось от пред­шествовавшего; сентябрь пели в Европе, с на­чала ноября и до половины марта в С. А. Ш. и Канаде, а с половины марта и до начала ию­ня снова в Европе и в тех же государствах. В Польшу и Латвию доступ хору был закрыт тамошними властями. В иные страны мы не могли ехать из-за низкой валюты и полной безалаберности в концертном деле. Попытка, произведенная в прошлом сезоне, открыть но­вый «рынок» в Северной Африке, закончив­шаяся полным фиаско, более не повторялась. Стремления проникнуть в Южную Америку у нас не было, т. к. там во всех областях, а в том числе и в концертном деле, царил пол­ный хаос; не было надежной дирекции, отсут­ствовали средства быстрого передвижения, и не только между отдельными странами, но и между городами. При таких обстоятельствах хору пришлось базироваться на Сев. Амери­ку и Германию. В качестве подсобных стран, посещали мы Чехию, Австрию, Швейцарию, Францию, Бельгию, Голландию, Англию и из­редка Югославию и Скандинавские страны. Но во всех этих странах к середине 30-х го­дов хор дал не более 40-ка концертов в год.

Небезынтересно было наблюдать, как Гит­лер готовил Германию к реваншу; создава­лась огромная армия и соответствующая ей военная промышленность. Вся немецкая мо­лодежь проходила военную подготовку, даже и та, которая направлялась на «трудовой фронт», фактически представляла собой строевую часть, хотя их официальным ору­жием была лопата.

Работая на хозяйственном фронте подготов­ки к войне, эта многочисленная молодежь проводила дороги, осушала болотистые места и т. п. Германия готовилась к самоснабжению всем необходимым. Не было нефти — постро­или заводы, перегонявшие курной уголь на жидкое горючее, расширялась посевная пло­щадь и улучшалась уже имевшаяся, перера­батывались на масла все кухоные отбросы и даже всех детей приучили собирать пробки и свинцовую бумагу от папирос и сносить в школы. Ежемесячно устраивались кружеч­ные сборы, избежать которые вообще было невозможно.

Производились они повсюду, на улицах, в кафэ, в ресторанах в продолжении целого дня. Взамен брошенной в кружку монеты вам выдавался маленький искусственный цвето­чек. Введен был и «эйнтопфгерихт» — день одного горшка, когда весь обед состоял из од­ного блюда. Чаще всего одноблюдным обедом в ресторанах бывал густой суп из фасоли или гороха, с порезанными на кусочки сосисками. За такой обед клиент платил одну марку, из которой ресторатор отдавал большой процент государству .

Не избегали этого взноса и домашние хо­зяйки, партийцы обходили все квартиры. Большое внимание хозяев страны обращалось на совсем еще зеленую молодежь. Каждое воскресенье с раннего утра гремели оркестры, это подростки мальчики и девочки шли за го­род на разные тренировки. Вся эта внутрен­няя ажитация в стране, вплоть до войны с Польшей, проходила на наших глазах.

Начиная с сезона 33-34 года, хор перешел в С. А. Ш. и Канаде на 12-ти недельные турнэ, начинались они в начале октября и продол­жались до рождественского перерыва, до 20- го декабря. До 1938-го года включительно инославное Рождество хору приходилось про­водить на пароходе. Пассажиров в этот пе­риод было совсем мало и мы пользовались прекрасным отдыхом, все внимание пароход­ной прислуги сосредоточивалось почти на нас.

В Берлин хор приезжал обыкновенно за день, за два до встречи Нового года. Но од­нажды хор приехал в Берлин за несколько часов до встречи Нов. года, так что времени хватило только, чтобы привести себя в поря­док и сразу отправляться «с корабля на бал». Другой раз, в 33-м году, обстоятельства сло­жились так, что нам пришлось ехать с паро­ходом, который шел северным путем, с захо­дом в канадский порт Галифакс и оставался в дороге 10 дней — пришлось этот Новый год провести на пароходе.

Обычным путем протекала жизнь хора, ра­ботали мы много и усердно, но больше всех, как и всегда, работал регент. Он настойчиво добивался выучки, отделки и шлифовки но­вого репертуара и также неуклонно следил за тем, чтобы хором не забывались петые репертуары.

Осень 34-го года была полна печальных и драматических событий. В Марселе был убит истинный друг Национальной России король Югославии Александр; в Париже скончался последний, выбранный на Дону, Атаман В. В. Донского ген. А. П. Богаевский; в Риге, на своей даче, был зверски умучен сталинскими палачами Архиепископ Иоанн, открытый и ярый враг коммунизма, громивший его в сте­нах Латвийского парламента, членом кото­рого он был долгое время. Велико было зна­чение этих понесенных белой эмиграцией по­терь: в лице короля Александра мы потеряли верного друга, в лице Архиепископа Иоанна — мужественного и стойкого борца за род­ные Святыни, за человеческий образ; со смер­тью ген. А. П. Богаевского русская Белая эми­грация лишилась одного из последних непререкаемых авторитетов всего Белого движе­ния, все казачество в целом-объединявшего его руководителя, донцы — последнего, из­бранного на родной земле, Атамана, при ко­тором не было разброда и Войско оставалось едино, а мы, хор, кроме всего прочего — неиз­менного друга, так близко принимавшего к сердцу все наши горести и невзгоды. Никогда не сотрется в памяти образ гуманнейшего, вы­соко образованного, твердого в морали и принципах Атамана А. П. Богаевского.

Как по проторенной дорожке, без отклоне­ний в стороны, протекала жизнь хора. Один сезон бывал немного легче, другой тяжелее. Жаров неуклонно следил за тем, чтобы хор отнюдь не снижался в своем художественном совершенствовании. Большая работа проводи­лась хором летом при разучивании и усвое­нии новой программы, но и в концертное вре­мя, как только к тому представлялась ма­ленькая возможность, т. е. находилось сво­бодное время от поездок и концертов.

Лето 1934-го года хор провел на севере Гер­мании, в Альбек, одном из четырех морских курортов, расположенных в одном заливе. Справа по берегу в 3-х килом. находился Свинэмюндэ, а слева Херингсдорф, а чуть даль­ше Банзин. Повсюду в этих местах чудные песчаные пляжи и невысокие цены на панси­оны. Все это так понравилось хору, что два лета подряд мы проводили в Альбеке, одно в Банзине и одно в Херингсдорфе.

Сезон 34-35-го года проходил с прежним успехом и никаких особенных происшествий в хоре не произошло. Я опущу описание дан­ных нами концертов за этот период и позна­комлю читателей с мнениями и отзывами о нас со стороны наших слушателей.

Перед мною небольшой журнал «Стани­ца» за июль 1935 года, орган студенческой казачьей станицы в Париже. Весь этот номер посвящен Дон. каз. хору и его славному ре­генту С. А. Жарову. На обложке журнала фотография улыбающегося регента, на пер­вой странице приветствие хору Донского Ата­мана гр. Граббе.

«Как Донской Атаман, я искренно и горя­чо приветствую на страницах журнала «Ста­ница» гордость нашу, — Донской казачий хор, — Сергея Алексеевича Жарова. Вполне сочувствую и разделяю идею редакции, ре­шившей посвятить очередной номер журнала хору, который в течении многих лет просла­вляет по всему миру песней казачье имя. Я не буду говорить о тех многочисленных кон­цертах хора, о том огромном успехе, которым он заслуженно пользовался в столицах и го­родах Европы, Америки и других частях Све­та, об этом знают все, здесь я хочу отметить ту отрадную для нас, казаков, особенность, что хор, как птица перелетная, летая по все­му Свету, тем не менее никогда не отрывается от казачества, всегда помнит о Войске, не только в дни Войсковых и других казачьих праздников, но через Атамана всегда держал живую связь с казаками и в тяжкие будни нашей заграничной жизни. Донской хор С. А. Жарова всегда отзывался на нужды своих братьев казаков, поддерживая в течении мно­гих лет инвалидов, больных, безработных, студентов, поддерживал покойного А. П. Бо­гаевского в дни его болезни и горячо принял участие в достойном его званию погребении.

Донской хор отзывался на нужды не только казаков, но и на призыв русской общест­венности. Хор был постоянным щедрым жер­твователем на храм-памятник в Лейпциге, ежегодно устраивал концерты в пользу воен­ных инвалидов и т. д.

Заканчивая свое приветствие, я, от имени всего Донского Войска за рубежом, шлю Сер­гею Алексеевичу Жарову и его славному хо­ру наше горячее казачье спасибо —. Ген.- Лейт. Граф М. Граббе.

Дальше идет статья ген. С. Д. Позднышева, навеянная концертом хора в Париже, в зале Трокадэро. Короткое название статьи «Хор Жарова» снабжено эпиграфом: «...— И на очи давно уж сухие, набежала как искра сле­за...». Я опускаю начало статьи, где автор по­вествует о том, что еще в среднем учебном заведении их учитель пения рекомендовал всем при случае обязательно послушать хор Славянского; и перехожу к той части, кото­рая касается нашего хора.

«...и когда я услышал хор Жарова в марте этого года в Париже, я с величайшим душев­ным трепетом почувствовал, что хор Славян­ского мне не удалось услышать в жизни, но я услышал другой хор, не менее славный, наш родной, казачий, который как чародей заво­рожил, зачаровал весь зал, встрепенул всю душу, наполнил ее сладостным томлением, невыразимым, неизъяснимым восторгом, пле­нительнейшими, нежнейшими чувствами, по­рывами куда-то ввысь, в голубую беспредель­ность. И когда старый ген. Марио среди за­мершего зала, из своей ложи, выразил свой восторг и пожелал лично обнять маленького кудесника и когда интернациональные дамы и барышни со сверкающими горящими глаза­ми, неистовствуя в величайшем восхищении, надрываясь кричали «Бис», «Браво», а мужчины с затуманенными глазами усердно били в ладоши, это был заслуженный гранди­озный успех, это были и наша русская гор­дость, и наша светлая радость среди безрадо­стных будней безвременья... И когда кончил­ся концерт, а наэлектризованная толпа не расходилась и все вопила в диком, точно сумасшедшем, экстазе, и утомленный хор в пя­тый раз выходил и пел, я чувствовал, что из груди всех казаков рвались одни и те же сло­ва: — Спасибо вам, родные Жаровцы. Сер­дечный поклон от донских казаков до сырой земли. Ген. С. Д. Позднышев».

Следующая, уже деловая, статья, принад­лежит перу большого композитора А. Греча­нинова и посвящена почти исключительно ре­генту хора Жарову, о чем и говорит ее корот­кое название «Жаров».

«...Он поистине Жаров. Когда мы видели его появившимся на эстраде, у него жар, вер­нее пламя, в глазах и во всем существе. На эстраду он не выходит, а как бы какой-то не­ведомой силой на крыльях выносится. Ко­роткий поклон в публику и зал уже огласил­ся могучими звуками. Момента, когда он по­вернулся лицом к хору, когда он подал знак, вы не уловили. Настраивать исполнителей ему, очевидно, не нужно. Они уже готовы, на­строены, горят вместе со своим другом руко­водителем, пламенным Жаровым. Вы удивле­ны; когда же он дал тон? Ведь это не оркестр, ведь нужно, чтобы каждый член хора был в настоящем тоне... Как это он делает? Этого вы не заметите. Жаров любит начинать про­грамму с фортиссимо. Это верный расчет сра­зу захватить публику, это и ему самому нужно, чтобы уйти от действительности и сразу погрузиться в очарованный мир звуков. Он вышел из Московского Синодального учили­ща и это чувствуется в доведенной до послед­него штриха законченной отделке всего, что бы он ни исполнял, чувствуется школа его учителя В. С. Орлова, главного руководителя знаменитого московского хора. И внешне при­емы все те же, так же медленно прогуливает­ся он за спинами своих хористов, перед нача­лом номера, когда незаметно задается тон, все те же у него при дирижировании резко обозна­ченные движения рук и одно только отсту­пление, дающее превосходство перед Орло­вым, это сильное время, которое он дает, как и всеми естественно принято, вниз, а не вверх, как это делал по каким то таинствен­ным причинам Орлов. Жаров имеет в своем распоряжении только мужской состав. В этом отношении знаменитые русские хоры имели громадное преимущество. Но слушая Жаровский хор, вы часто получаете иллюзию сме­шанного: до того высоко забираются его тено­ра. Но что поражает, особенно иностранцев, это октависты с их бархатным звуком. Они придают хору органный колорит редкой кра­соты. Жаровский хор имеет диапазон в три октавы. Есть чем удивить мир, и его удивля­ют. В смысле художественности программы хор делает большие успехи, сравнительно с тем, как он начинал. Помимо имеющейся пре­красной музыки, он обогащает свои програм­мы все новыми художественными произведе­ниями, заказывая обработки старинных казачих и других народных песен выдающимся композиторам. Кроме радости слушанья этих новых произведений, Жаров еще и обогащает русскую хоровую литературу новыми сочине­ниями. Делая ценный вклад в область рус­ского искусства, он таким образом выполняет миссию, имеющую историческое значение».

Есть в «Станице» и карикатура, посвя­щенная хору — радио-такси — значительная толпа окружает радио-такси, внизу надпись: — «нет, нет, это не аксидан, это наши рус­ские слушают концерт хора Жарова».

Далее идет довольно большая статья под заголовком «Двенадцать лет», построенная на интервью с администратором хора. В ней говорится о внутренней структуре хора, о ра­боте администрации и приводятся интересные данные о концертах хора, с указанием, что 12 лет пришлось дать 2785 концертов, побывал хор в 748-ми городах, 27-ми государствах. В журнале помещено несколько фотографий хора и большая статья доктора государствен­ных наук Влад. Синеокова о донской казач. песне.

И какая неожиданность... Большая статья, посвященная памяти есаула Моисея Тихоно­вича Попова, того самого Попова, который в Корниловском походе, под Выселками, ходил ночью по цепи Чернецовцов и будил нас, ут­кнувшихся в занесенную снегом землю —- «Не спи, замерзнешь», было это третьего марта 1918 года.

В 33-34-35 годах Жаров ввел в свой репер­туар «Богородице Дево радуйся» С. В. Рах­манинова , спокойное выдержанное песнопе­ние, лишенное эффектности, песнопение про­стое по мелодии, но такое молитвенное и не­легкое для исполнения, требующее мощного хора. В то же время вошло в репертуар «Да молчит», песнопение, которое поется в цер­кви один раз в году, в Великую Субботу, на литургии, вместо Херувимской. Светский ре­пертуар обогатился игривым филигранным «Чудный месяц», «Вдоль да по речке», не помню в чьей аранжировке; «За реченькой хмель вкруг кусточков вьется»; аранжировка А. Гречанинова, и много казачьих песен, поч­ти все в аранжировке С. А. Жарова.