Первый концерт после С.-Барбара был дан в Солт-Лейт-Сити, по ту сторону перевала у Мормонов. Петь там пришлось в храме, вернее в молитвенном доме «Табернакле», с десятью тысячами мест. Это был, пожалуй, самый большой закрытый зал, который когда-либо удавалось встречать. В этом огромном зале каждое воскресенье происходят собрания этой секты, на которых всегда поет свой любительский хор больше чем в триста человек. Поет он много и поет хорошо. Раньше их пение передавалось по радио в Нью-Йорке, где его можно было послушать по воскресеньям, кажется в II час. утра. Слышали его и мы. Пел он уверенно и стройно, но чувствовалось отсутствие основы: вторых басов и октав. На нашем концерте зал был полон и пелось легко.
Дальше пели мы в Денваре, Колорадо и Канзас Сити, по пути пели в Топико и еще в одном небольшом городе. После Канзас Сити, в сторону Нью-Йорка, страна так насыщена городами, что решительно невозможно припомнить, где и в какой сезон давались концерты.
В Нью-Йорке дали мы несколько повторных концертов, из которых один или два в опере «Метрополитен». За двадцать одну неделю, не считая рождественского перерыва, не пели мы только во Флориде, да в некоторых южных городах, и к концу марта снова вернулись в Германию, где экономическое положение ухудшилось еще больше. Количество дававшихся нами концертов сильно уменьшилось и хорошо помню, что на Православной Страстной неделе хор пел в Париже, а затем в Марселе.
На первый день Пасхи погрузились мы на товаро-пассажирский пароход, шедший в Алжир. Кто то из хористов вез из Парижа кулич и крашенные яйца — этим и разговелись. На том же пароходе ехал и знаменитый испанский тенор Флета, как-то рано сошедший со сцены. Прошли мимо каких то островов и на второй день подходили к африканским берегам. Все торчали на палубе, всем нетерпелось увидеть Алжир. И вот на мглистом горизонте появилось расплывчатое белое пятно. Кто-то сообщил, что это и есть Алжир. В исчезающей туманной дали постепенно обозначался город, принимая все более ясные очертания. Он был сказочно бел. Уже виднелись отдельные большие здания и все нагромождения маленьких построек — и все белое. Как красиво выглядело это с моря!
Разместились мы в отеле на главной улице, против мечети, которую сразу же пошли осматривать. Огромное круглое помещение было почти пусто. Ни росписи и никаких украшений внутри не было. Главная улица выглядела прекрасно, красивые постройки, всюду чистота. Одна из боковых улиц, с широкой аллеей-цветником посередине, поднималась к подобию чего то вроде дворца. Все это было белое.
В стороне от центра улицы носили другой характер — чисто арабский: они были узки и извилисты. На более тщательный осмотр времени не хватало, да и не было особого интереса. Концерт наш, как и всюду, прошел прекрасно и на другой день, ранним утром, хор поездом отправился дальше в направлении Константины. Администратор хора к отходу поезда опоздал и догнал нас на такси на второй остановке. Поезд шел медленно, в вагонах стояла невыносимая изматывающая жара, а открывать окна было бессмысленно, снаружи врывалась в вагон лишь струя раскаленного воздуха. Пел хор в Константине, пел и еще в одном небольшом городе...
Проехали Бизерту, последнее убежище нашего военного флота после эвакуации Крыма. Это был уже Тунис. Не помню, сколько времени тащились мы до города Туниса; общий вид города был типично восточный: улицы запутанные, дома не ахти какой красоты и опрятности. Откуда то все время лилась тоскливая, заунывная музыка, По первому впечатлению, осматривать в городе было нечего. После утомительного пути завалились мы отдохнуть. Отдохнув, оделись и собрались пойти в кафе, выпить чашку кофе.
Когда я с плащем на руке шел по коридору отеля, навстречу мне бежал один из хористов, еще издали громко предупредивший: «раздевайся, русский убил президента Франции». Такой ужасной и вместе с тем нелепой новости трудно было поверить, до того она ни с чем не вязалась и само убийство ничем не оправдывалось. Вскоре узнали и фамилию убийцы — Горгулов. О каких либо концертах на территории Франции в тот момент не могло быть и речи, и мы оказались обреченными на невольное Туниское сидение. Против нашего отеля находилось кафе, где подавались чудные круасаны собственной выпечки. Там мы все и объединялись, делились новостями и... поедали несчетное количество круасанов, которые хозяин едва успевал выпекать.
У одного из хористов явилось желание воспользоваться случаем и побывать на разрушенном кладбище некогда грозного Карфагена. Затея понравилась. До кладбища больше десяти километров и съездить туда можно было небольшим автобусом, курсировавшим по тем местам, По приезде нас поразило, что эти исторические места были в таком заброшенном состоянии. Смотреть фактически было не на что. Жалкие остатки былого величия, обломки надгробий, куски мраморных плит, торчащих из земли коленок. Возможно, что все более ценное давно было забрано в музеи, но возможно, что и римляне, действительно, не оставили камня на камне. Почти незамедлительно возле нас появился заклинатель змей, но змея его была что то подозрительно вялая, может быть — «ленивая» Увековечили мы эту поездку фотографиями.
Не помню уже, сколько времени просидели мы в Тунисе без дела. Время тянулось медленно и нудно. Большую его часть просиживали в кафе. В один прекрасный день было объявлено, что мы едем давать концерт в «Русскую Бизерту», и на следующий день хор покинул несчастливый для нас Тунис.
На концерте в Бизерте было полно русских, многие из них заходили к нам за кулисы, приглашали в гости, или на ужин в ресторане. Много охотников не нашлось, т. к. рано утром предстояла длинная поездка в Оран. Утром, когда поезд уже подошел к перрону, выяснилось, что одного хориста еще нет. Квартирьер бросился в отель, где жил отсутствующий. Благе, что отель был рядом с вокзалом, т. ч. через три-четыре минуты в припрыжку мчался обратно квартирьер с чемоданом в руках, из которого торчало наспех набросанное в него «имущество», а за квартирьером спешил проспавший. Волосы его были растрепаны, в одной руке какие-то носильные вещи, а другая поддерживала не застегнутые грозящие быть потерянными штаны. Картина была веселая, жаль, что не успели заснять. Наш обратный путь был чрезвычайно долгим и тяжелым. Мы пересекали Алжир во всю длину его побережья. Крыши вагонов были так накалены солнцем, что внутри трудно было дышать. Минуя город Алжир, хор ехал в Оран лишь для того, что бы там сесть на пароход, идущий в Марсель. Так неожиданное и нелепое трагическое происшествие скомкало все наше северно-африканское турнэ.
Пароход, на который мы погрузились в Оране, был значительно больше и благоустроеннее того, который доставил нас в Алжир. На него же погрузилась рота легионеров, состоявшая из молодых немцев, перебрасываемых в какую то другую колонию. Во всех городах Алжира нам уже приходилось встречаться с легионерами, среди которых были и русские. Один из них, встреченный в гор. Алжире, поведал нам о их жизни. К сожалению, все рассказанное им уже улетучилось из памяти.
Когда мы вышли из порта, взору представился весь Оран. С моря он был такой же белый, как и Алжир, но, меньший по размерам, он казался более уютным, а на расстоянии прямо игрушечным. По пути пароход зашел в Барселону и наконец мы прибыли в Марсель. Этим и закончился наш сезон 1931-32- го года.
С ПЕСНЕЙ ПО БЕЛУ СВЕТУ. - Доброволец Иванов в других статьях:
