Вся наша семья с нетерпением до поздна ожидала возвращения дедушки Корнея из станицы. Сегодня на станичном сборе «продавались» балки. Вернее, отдавалось во временную аренду до покосов большое пространство земли для попасов между засеянными площадями. В станице это большое событие. Иногда желающих арендовать было много и цену на отдельные участки догоняли «до зарезу».
«Во что бы то ни стало возьму Коротченкову балку. Я уже договорился со сватом Якимом и с кумом Еремом, будем пасть вместе, как в прошлом году» — говорил дедушка, отправляясь в станицу.
Вернулся он веселый и довольный, получив, что хотел. Коротченкова балка была в трех-четырех верстах от ближайших хуторов. По длине около одной версты, по ширине — 300-400 саженей, с пологими берегами, покрытыми редким дубняком, богатой растительностью на тучном черноземе. Среди балки — большой многоводный колодец. Идеальное место для выпаски скота. Вот почему дедушка «отвалил» 10 целковых...
«В воскресенье выезжать... Чтобы у вас, бабы, все было готово, а вы, ребята, зарубите себе на носах, чтобы к десятой (ярмарка в станице Митякинской) у быков гачи были во-о!» И дедушка разводил руками
В назначенное время мы выезжали. Арбы, покрытые брезентом по военному, были приспособлены для долгого пребывания в степи. В них же была необходимая провизия. Все предвидено по опыту предыдущих лет: от котелка до цыганской иголки с суровой ниткой включительно. Три пастуха, 16 пар быков и кобель — вот население новообразовавшегося поселения между тернами в Короченковой балке.
Жизнь сразу вошла в свою нормальную уже знакомую колею. До обеда — все с быками. Нужно внимательно следить, чтобы они не влезли в пшеницу. После водопоя быки на бок, а мы на обед. Пищу, кашу, себе готовили два раза в сутки и по очереди. Тут каждый проявлял свои особенности сообразно своим познаниям и опыту.
«Чего ты, Филька, навалил столько пшена, что ложкой не повернешь?»
«Это по богатству» — следовал ответ.
«А картошки почти совсем нету...»
«А это — по бедности...»
Вечерами после сытной каши любили пить чай ложками из общей чашки. Обыкновенно в это время и начинались бесконечные повествования о слышанном и виденном, с прибаутками, остротами: «Чай, братцы, пьют по разному: в накладку, в прикуску и в приглядку... В накладку — это, вот, навалишь в чашку сахару, чтобы ложка стояла... да еще с канарейками... с пряниками... или с сушками... С медком тоже хорошо...»
У слушателей язык ходуном ходит по губам.
«Неплохо также с сухими кренделями на молоке с маком и на яйцах, али с орешками на масле... с варением тоже... и сколько хочешь.. Вот это чай по настоящему...»
«В прикуску — это, как мы, по казачьему, по военному. А в приглядку совсем дело дрянь: висит кусочек сахара на ниточке, все на него смотрят и хлещут чай ложками... а иногда разрешается по очереди пройтись языком чуточек...»
Слушатели сплюнули...
Почти всегда долгие повествования о героях атаманах и о доблести казачьей.
«Он, братцы, атаман грах Платов роста среднего, а в плечах косая сажень, сам сутуловатый, а голова клином, нос сизоватый от водки, а в движениях — быстрый. Глаза у него орлиные. Шашка у него кривая, турецкая, в золоте и серебре. А как скажет — «станишники-атаманы молодцы — за мной», а сам первый вперед. Головы у хранцузов так и затарахтят, как горшки на кольях.»
«А Бакланов?»
«Бакланов, братцы, роста страшного большого, бородища черная, как деготь, до пупа, лицо рябое, как моршавка, руки, как грабли, а силища бычачья. Шашка у него по длине на половину пики. А как рубанет турку, то от головы аж до самого седла пополам так и развалит, как арбуз ножом...»
«А какой станицы он был?»
«Кажется, нашей Луганской, только молодым переселился в другую какую-то, кажется в Гниловскую, что ли? Так гутарили старые казаки. А впрочем, братцы, не знаю...»
Любили лежать просто на земле и наблюдать своды небесные.
«Видишь, звездочка полетела, это кто-то помер.» Напрягая зрение, вглядывались в луну, ища очертание фигуры Каина, поднявшего на вилы Авеля. В лунные ночи, прячась в кустах, наблюдали игру зайцев на полянах.
Иногда к нам вечерами приходили такие же пастухи от соседних стоянок, со своими новостями. Тогда мы устраивали совместные чаепития, после чего отводили дух в песнях:
Ой да, загоралась она,
В поле ковыль травушка,
Ой да сам Бог знает
Она сы-чего, да сы-чего.
Неслось в поднебесную даль. Иногда же, стараясь подражать в выговоре легендарным чеченцам:
Там чеченцев многа,
Русский девушка идет
Дай яму дорога...
Потом переходили на музыку и танцы. Дядя Панфил нам трандыкал на своем несложном инструменте: на гребенке со вложенной в нее бумажкой. Дядя приседал, хлопал палкой о дерево, топал ногами, разводил рукой и дулся... до красна. Получалась «замечательная» музыка, напоминающая не то рев бури, не то рык дикого зверя. Мы же, позабыв все на свете, отдавались залихватскому танцу, стараясь перещеголять друг друга.
А какие ночи в степи... Тишина полная... Иногда только и услышишь с соседней стоянки лай собаки да трели куропаток по широкой степи или цурюканы (сверчки) тысячами голосов наполняют воздух... Все это нужно пережить, чтобы понять и оценить всю прелесть пребывания на попасах в наших степях. Вдали от шума мирского мы словно сливались с природой и, вдыхая ароматы степных трав, не думали о людских горестях.
Когда до нашего слуха доносился цокот приближающейся брички, мы старались отгадать, к нам ли едут или нет. Приезд кого нибудь из хутора для нас праздник. С хуторскими новостями привозилось чистое белье, а — самое главное — провизия с лакомствами: пирожками, бубликами, кренделями, орешками...
Особенно мы бывали рады приезду деда Якима. Кроме харчей, он всякий раз привозил что то веселое — бодрящее. Это был умный старик. Не даром, вернувшись из 10-го полка в чине вахмистра, он много лет был инструктором по подготовке молодых казаков. Был он и хорошим рассказчиком. И когда он начинал что-либо «сказывать», мы, как хорошие ученики, не пропускали ни одного слова.
«Если бы были старые законы-порядки, то я, ребятушки, уже бы не жил...»
«Как так, дедушка?»
«А это старая история и, если хотите, то расскажу...»
«Расскажи, дедушка, расскажи...»
«Ну, ладно, слушайте... В далекие времена правил государством царь Верзила. Народу народилось много премного, а кормить его было нечем. Вот этот царь и додумался: всех, кто дожил до 65 лет, убивать, так как от таких стариков уж нет никакой пользы, а толку то, что они только портят воздух.
Жил-был в то время хороший человек, кузнец Фома, и на все руки мастер. Всякому искусству научил его старый отец, которому уже подходил предельный возраст. Часто задумывался Фома, как бы спасти своего отца... Однажды царь приказал созвать со всех концов своего большого государства самых способных мастеров и говорит им, что кто из них сделает седло из песка, тому даст он, что тот потребует... Хоть свою дочку красавицу, хоть несметные богатства, ну что захочет, на это его царское слово перед всем народом... А если не сделает — голова долой. Многие брались за это проклятое седло, да никто не вернулся с головой на плечах. Шло время. А отцу как раз минуло 65 лет. Нагрузил Фома старика в сани, дело было зимой, и повез в степь, чтобы бросить его в снег, в глубокую балку — таков был приказ царя так поступать со стариками... Смотрит Фома, лежат голые деды в снегу, позамерзали в разных позах: то ноги торчат, то руки, то бороды, то еще что... Жалко ему стало своего отца.
«Нет, батя, ховайся под полость»... и домой.
«Правильно, молодец, молодчина...» раздались голоса.
«Привез Фома отца домой и спрятал в погреб. А царю доложил, что все по хорошему, навел порядок с родителем.
Дошла очередь до Фомы-кузнеца — зовет его царь.
Вернулся Фома домой и прямо к отцу попрощаться. Все равно дело пропащее. А отец ему говорит: «Не плачь, сынок, я тебя научу», и сказал ему, что нужно.
Вот спрашивает царь Фому: «Можешь ли ты, самый первый мастер в моем государстве, сделать седло из песка?»
А Фома отвечает: «Могу, только дай мне, царь, модель-образец седла и я сделаю такое же самое.»
Удивился царь разуму Фомы и говорит: «Требуй от меня, что хочешь, все тебе дам, только скажи, кто этот разумный, что тебя научил?»
Тут Фома рассказал всю правду. Царь сразу отменил свой жестокий закон: «Пусть — говорит — живут старики, кто сколько захочет».
«Это он рассказал тебе, дедушка?» — спросил самый молодой и самый доверчивый из нас.
«Ну да, ведь мы служили с ним в одной сотне — он был взводным урядником...»
(Франция)
М. А. Петров.
РК № 27 Март — Апрель 1950 г.
